СМЕРТЬ В ДУЭЛИ С ФОККЕРОМ
ПИСЬМО НА ДНЕ ЧЕМОДАНА
12 апреля 1943 года погиб лучший стрелок-радист полка
Леонид Курьин. На аэродроме Красногвардейск воздушные разведчики Ленинградского фронта обнаружили до 70 вражеских самолётов - истребителей, преимущественно типа FW-190. На следующий день группа пикирующих бомбардировщиков Пе-2 и две группы штурмовиков Ил-2 нанесли по нему удар.
Уже над линией фронта в небе показались "Фокке - Вульфы" и атаковали наших истребителей прикрытия. Ведущий группы бомбардировщиков майор И.Ф.Кованев приказал сомкнуть строй и отбивать атаки немецких истребителей, а сам продолжал вести группу к цели. Один "Фоккер", особенно рьяно рвавшийся к самолёту ведущего, был сбит меткой пулемётной очередью стрелка - радиста младшего лейтенанта Л.В.Курьина. Это была его 5-я победа.
Сбросив бомбы на стоянки самолётов и на взлётную полосу, наши бомбардировщики взяли курс на базу. Но обратный путь оказался ещё труднее. Самолёт Кованева подвергся новым атакам вражеских истребителей. Штурман эскадрильи майор Ф.С.Юрченко и младший лейтенант Курьин были ранены, правый мотор заглох. Майору Кованеву всё же удалось оторваться от преследования. С трудом посадил он повреждённый бомбардировщик на аэродром. Леонид Курьин лежал в кабине на полу, сжимая рукой рану. Через 40 минут он умер от потери крови.
Младшего лейтенанта Л.В.Курьина похоронили на краю аэродрома. А на следующий день многие механики, мотористы, оружейники подали рапорт с просьбой заменить погибшего товарища..."
( Из книги И.Иноземцева: "Под крылом - Ленинград" )
Если, возвращаясь из боя, самолёт заходил на посадку не сделав над аэродромом положенного круга, можно было не сомневаться, что случилась какая - то беда: или лётчик ранен, или машина подбита. На этот раз и гадать не пришлось - за правым мотором тянулся дымок, и лопасти винта, будто нехотя, вращались только от встречного ветра.
Посадить бомбардировщик на одном моторе, когда его всё время разворачивает, не так просто. Одно лишь успокаивало - за штурвалом сидел командир эскадрильи Майор Кованев, которому случалось бывать и не в таких переплетах. Это он Декабрьской ночью 1941 года из - за пурги и испортившегося компаса сел рядом с деревней, занятой, как оказалось, немцами. Отстреливаясь, успел вскочить обратно в кабину - и поминай как звали.
Летал Кованев мастерски. Но когда подбитый бомбардировщик начал приближаться к земле, все напряжённо подались вперед. Командир полка Колокольцев даже руки приподнял, словно не Кованев, а сам он должен был совершить эту нелёгкую посадку.
Едва машина замерла, из неё не вышел, а скорее вывалился Кованев. Не дожидаясь, когда подбегут бросившиеся к самолёту люди, он крикнул: - Врача ! Оба ранены...
На Кованеве лица не было. Он как - то сразу осунулся, даже постарел. Не верилось, что это тот самый Кованев, который какой - нибудь час назад, не больше, вот здесь же, на этом самом аэродроме, стоял перед Генералом бравый, подтянутый. Выслушав боевую задачу, он коротко сказал: - Ясно, товарищ Генерал...
Задача и в самом деле была совершенно ясной. Но зато и столь же тяжёлой. Не зря же ради того, чтобы поставить её Майору Кованеву, на аэродром прибыл заместитель командующего 13-й Воздушной армией !
Блокада была уже прорвана, но обстрелы города продолжались. Линия фронта проходила в нескольких километрах от Кировского завода.
Весной 1943 года, чтобы прикрыть с воздуха свою тяжёлую артиллерию, немцы стянули поближе к линии фронта значительное количество истребителей. Основная их часть - до 70 самолётов, главным образом новейших истребителей "Фокке - Вульф - 190", - разместилась на Гатчинском аэродроме. Апрель с его распутицей не давал возможности пользоваться ещё не просохшими полевыми аэродромами, а в Гатчине была бетонированная полоса. Вот и слетелись сюда немецкие истребители. Едва наши воздушные разведчики обнаружили это, поступил приказ атаковать этот аэродром.
Самая тяжёлая роль отводилась группе Кованева. Она должна была появиться над аэродромом самой первой, чтобы бомбами разворотить бетонированную полосу и приковать вражеские самолёты к земле. Следом за ней летели штурмовики.
Немецкие истребители встретили группу Кованева у линии фронта. К цели пришлось пробиваться с боем. Кованев всё же выполнил задачу - отбомбился. Но вражеские истребители не отвязались от наших бомбардировщиков и на обратном маршруте. Атака следовала за атакой. На аэродроме знали об этом ещё до возвращения Кованева. Улучив минуту, когда можно было снять руки с пулемёта, стрелок - радист командирской машины Курьин передал на командный пункт, что группа ведёт тяжёлый бой.
А сейчас Леонид Курьин лежал без сознания. На вторые носилки уложили штурмана Фёдора Юрченко. Он отвёл глаза в сторону, словно испытывал неловкость за свои окровавленные руки, прижатые к ране на животе. Каких - нибудь 10 - 15 минут назад он не думал о ней. Боль чувствовал, чувствовал даже, как повыше ремня, будто пузырь, вздувается от крови гимнастёрка, но думал только об упрямо наседавших "Фоккерах". Лишь у самого Ленинграда, когда немецкие истребители отвязались, Юрченко оставил пулемёт и зажал рану.
Радист Леонид Курьин тоже стрелял до последнего. Кованев видел, как от его пулемётной очереди загорелся "Фокке - Вульф". Теперь Курьин лежал с закрытыми глазами. Так же, как и штурман, он попытался зажать рану в левом боку, но она была так велика, что ладонь не закрывала её.
Курьин пришёл в себя лишь на несколько мгновений. С трудом открыл глаза, попробовал даже приподняться, но не смог. Несколько раз глотнул воздух, как глотает воду человек, исстрадавшийся от жажды, и тихо сказал:
- Крепко дрались... Повоевали, ленинградцы не забудут...
Это были последние слова Младшего лейтенанта Курьина.
Штурмана Фёдора Юрченко отвезли в Ленинград в госпиталь, стрелка - радиста Леонида Курьина похоронили близ аэродрома. Всё было, как и положено в таких случаях, - траурный митинг, воинские почести. И только в деревенском доме, где вместе с друзьями квартировал Курьин, всё оставалось так, словно Леонид вот - вот должен был прийти сюда. Никто не прикасался к его аккуратно заправленной койке. Лишь достали из - под неё потёртый чемодан, чтобы отправить родственникам Леонида его немудреные фронтовые пожитки. Когда стали разбирать их, на самом дне чемодана обнаружили голубой конверт с надписью:
"Прошу в случае моей смерти отправить это письмо по адресу: Ивановская область, г. Тейково, 1-я Пролетарская ул., дом 1, Харитоновой Софье Васильевне".
Товарищи Курьина переглянулись: чужие письма не вскрывают. Но это было необычное письмо. Как отправить его, не зная, что в нём ? Может быть, оно написано под влиянием минутной слабости ? На Курьина, правда, это не похоже. О том, что Софья - сестра Леонида, знали многие. Он часто получал от неё письма и часто писал ей. Чаще, чем матери.
- У матери сейчас семейство громоздкое, - сказал однажды Леонид, - целый район.
Бывшая отбельщица Тейконской текстильной фабрики Вера Ильинична Курьина, посланная партией на село, так и осталась там. Её избрали депутатом областного Совета, выдвинули на ответственную работу председателя райисполкома. Забот у неё стало действительно выше головы. Даже детей пришлось оставить в Тейкове на попечении бабушки. Потому, наверное, Леонид привык больше делиться своими мыслями с сестрой, чем с матерью.
С молчаливого согласия всех, кто был в комнате, голубой конверт вскрыли. В нём лежало два листка, исписанных убористым почерком. Неловкость, которую испытывали друзья Леонида, вторгаясь в его тайну, тут же прошла. Никакой тайны в письме не было. Адресованное сестре, оно относилось не только к ней:
"Добрый день, Соня ! Шлю я тебе свой последний привет и желаю тебе и твоим детям светлой, радостной жизни.
Соня, дорогая моя сестричка, как бы мне хотелось очень много рассказать тебе в этих строках моего последнего письма, поделиться с тобой в последний раз моими мыслями. Вот уже 10 месяцев, как идёт Отечественная война, и за эти грозные дни в борьбе за нашу любимую Родину я честно пронёс знамя Ленинского комсомола, я испытывал счастье победы, и от этого мне становится радостно...
Соня, я много думал о смерти: страшна она или нет. Нет, она не страшна во имя Родины, во имя грядущих светлых дней...
Я иду по стопам моего отца, который погиб в борьбе с белополяками в 1919 году. Я сохранил его традицию: он дрался за мою жизнь, я дерусь за жизнь твоих детей. Это - обо мне.
Соня, как бы хотелось побывать дома, хоть бы один денёк ! Посмотреть на вас всех, какие вы стали ! Кто постарел, кто возмужал. Ты вышла замуж. Жаль, меня дома нет, я бы тоже, наверное, женился. Как думаешь, а ?
Не знаю, что сейчас делается у вас. Я знаю, что трудно, но это нужно пережить, перенести во что бы то ни стало. И я думаю, что ты не спасуешь перед трудностями.
Целуй за меня всех Галаниных: Лилю, Лиду, Вадю, Риту. Передай привет Косте, Саше, и пусть они живут дружно. Целуй бабушку и мать, Альку. И, пожалуйста, прошу не плакать. Прошу одно - вспоминайте меня.
А тебе, мой юный спутник наших детских забав, Софке моей любимой, желаю в жизни счастья и жить долгие годы и иногда вспоминать обо мне.
Победа, Соня, будет за нами.
Смерть немецким оккупантам !
Прощай. Леонид".
Письмо это прочли вслух. Все долго молчали. Кто мог подумать, что во фронтовом чемоданчике самого боевого и, пожалуй, самого жизнерадостного стрелка - радиста 34-го Гвардейского бомбардировочного полка почти год лежит последнее письмо, которое нужно отправить сестре в случае его смерти... Само уже это слово никак не вязалось с человеком, который напоминал младшего из васнецовских богатырей - Алёшу Поповича. Казалось, смени стрелок лётный свой шлемофон на шелом с шишаком, а комбинезон на кольчугу - и сразу Леонид Курьин станет вылитым Алёшей Поповичем. Не богатырского сложения, а крепок, будто уже набравший силу дубок. И лицо, как у Алёши, - доброе и в то же время настороженное. А в глубине глаз весёлые искорки. И так же, как Алёша Попович, любил он песню.
Откуда я знаю, что один из трёх знаменитейших русских богатырей, живший, как говорит молва, почти за 800 лет до нас, был песельником ? Присмотритесь к картине: даром, что ли, Васнецов дал ему в руки "гусельки яровчаты". Умел, выходит, Алёша Попович и с врагом сразиться, и спеть под гусельный перезвон.
И вот не стало отличного парня. Но никому не хотелось верить, что Леонида Курьина уже нет. И словно ради того, чтобы чёрная могильная земля не напоминала о смерти, холмик старательно укрыли еловыми ветками. Густо выкрашенная суриком деревянная пирамидка издали стала казаться алым бутоном, который свечой поднялся над зеленью хвои. Желтизна долго не трогала упругие иглы. Сама земля весенней своей свежестью оберегала их от увядания. А по утрам на холмике появлялись цветы, похожие на большие снежинки.
Кто приносил их сюда ? Может быть, оружейница, набивавшая для Леонида Курьина пулемётные ленты ? Или кто - то из девушек аэродромного батальона ? Поникшие за день подснежники исчезали, и на их место ложились новые, только что сорванные.
При жизни Курьин был одинаков со всеми. Но, выходит, не все одинаково относились к нему. Может быть, и не знал, что кому - то он дорог. Или делал вид, что не знает. Его влекло в Тейково: "Жаль, меня дома нет, я бы тоже, наверное, женился"...
Многое связывало его с городом, где он родился, закончил школу и фабзавуч, где на текстильном комбинате началась его рабочая биография. В этом городе чуть ли не каждый был текстильщиком. Леонид, правда, любил называть себя металлургом. Он и в самом деле был литейщиком. Но завод, на котором он работал, входил в текстильный комбинат. Отлитые на заводе детали шли для ремонта прядильных и ткацких машин, а литейщиков по привычке тоже считали текстильщиками.
Курьин любил рассказывать о своём городе, особенно о его чудесной способности внезапно преображаться. Небольшой, тихий, он трижды в сутки становился многолюдным, шумным. Люди, спешившие на смену, и те, кто уже отработал своё, вдруг заполняли улицы.
Здесь, в этом трудолюбивом городе, Леонид вступил в комсомол. Это было в 1931 году, а спустя много лет - 5 Мая 1942 - написал сестре: "...в борьбе за нашу любимую Родину я честно пронёс знамя Ленинского комсомола".
Когда боевые друзья прочли эти строки, Курьин уже не был комсомольцем. В 1942 году его приняли в партию. Приняли единодушно. Ещё бы, он уже успел сбить 4 немецких самолёта ! Это и для лётчика - истребителя считалось не так уж плохо. Для стрелка - радиста тем более. От него ведь требовалось лишь оберегать бомбардировщик от атак сзади да ещё держать связь с командным пунктом и другими экипажами.
Роль вроде бы пассивная: надо передать информацию - выстукивай морзянку, атакуют - обороняйся. На самом деле всё это выглядело не так просто. С непостижимой внезапностью вражеский истребитель мог появиться откуда угодно - камнем свалиться сверху, вынырнуть снизу или из - за спины. Даже находясь у него в прицеле, надо было выиграть какое - то мгновение, чтобы опередить противника. Если стрелять оказывалось несподручно, надо было успеть крикнуть лётчику, как развернуть машину. Тот ведь не мог видеть, что делается сзади. Командир эскадрильи Кованев сказал, что с Курьиным он чувствует себя в бою так, словно у него и на затылке есть глаза. И ещё командир сказал, что в таком человеке, как его стрелок, можно не сомневаться: это крепкий парень.
Леонид и в самом деле был таким. Даже положив перед собой лист бумаги, чтобы на случай своей смерти ( война ведь не бывает без смертей ) попрощаться с любимой сестрой, он не написал ни одной строчки, в которой чувствовалось бы уныние или обречённость. Написанное на всякий случай письмо лежало на дне чемодана, а Курьин подал заявление в партию,
Он просил сестру не оплакивать его гибель, а сам продолжал воевать и как лучший радист был назначен начальником связи эскадрильи. Теперь он отвечал не только за самого себя, но и за других стрелков - радистов.
Письмо с просьбой не плакать, если on погибнет, лежало в чемодане, а ему, единственному из всех стрелков - радистов полка, присвоили офицерское звание Младшего лейтенанта. Он гордился этим, как и орденом, который тоже получил одним из первых в почку. О том, что Леонид удостоен ещё одной боевой награды - ордена Отечественной войны 1-й степени, сестре Курьина, Софье, написали его боевые друзья. Эта награда была посмертной...
Софья ответила однополчанам брата:
"Я любила его и знала, что его жизнь всегда в опасности. Но его письма никогда не позволяли думать о смерти. Он так верил в победу, так хотел жить"...
Да, он очень верил в победу и очень любил жизнь. И всё - таки для него - молодого, сильного, любящего жизнь - смерть не была чем - то отвлечённым. Он видел гибель товарищей и не мог не задуматься над тем: страшна ли смерть ?
"Нет, она не страшна во имя Родины, во имя грядущих светлых дней". Эти слова он произнёс не на митинге, он написал их после долгих размышлений. Написал сестре, перед которой ему незачем было красоваться своим бесстрашием. Просто слова эти шли от самого сердца.
Значит всё, что сделал Леонид Курьин, не было стечением обстоятельств. Смертельно раненный разрывной пулей, он ещё стрелял. И только отбив атаку, разжал руки, державшие пулемёт. Разжал и свалился на залитый кровью пол самолётной кабины.
34-й Гвардейский бомбардировочный авиационный полк потерял в этот день своего лучшего стрелка. Но после этой потери стрелков в полку стало больше прежнего: многие его сослуживцы, из числа технического персонала, подали рапорт с просьбой заменить погибшего товарища...
- Подпись автора
Это моё место! © Sheldon Cooper
Я за возврат СССР!
.
