Мертвенький
Жила в одной деревне женщина, Варварой ее звали, которую все считали дурочкой блаженной. Нелюдимой и некрасивой она была, и никто даже не знал, сколько ей лет, – кожа вроде бы без морщин, гладкая, а вот взгляд такой, словно все на свете уже давно бабе опостылело. Впрочем, Варвара редко фокусировала его на чьем-нибудь лице – она была слишком замкнутой, чтобы общаться даже глазами. Самым странным оказалось то, что никто не помнил, как она в деревне появилась.
Никто не знал, на что она живет, чем питается. Она всегда ходила в одном и том же платье из дерюжки, подол которого отяжелел от засохшей грязи. В одном и том же – но пахло от нее не густым мускусом человеческих выделений, которые не смывают с кожи, а подполом и плесенью.
И вот однажды, в начале шестидесятых, один из местных парней, перебрав водки, вломился к ней в дом – то ли его подначил кто-то, то ли желание абстрактной женственности было таким сильным, что объект уже не имел значения. Парня звали Федором, и шел ему двадцать пятый год.
Вломился он в дом Варвары, и уже сразу, в сенях, как-то не по себе ему стало. В доме был странный запах – пустоты и тлена. Даже у деревенского алкоголика дяди Сережи в жилище пахло совсем не так, хоть и пропил он душу еще в те времена, когда Федор младенцем был. У дяди Сережи пахло теплой печью, крепким потом, немытыми ногами, скисшим молоком, сгнившей половой тряпкой – это было отвратительно, и все же в какофонии зловонных ароматов чувствовалась пусть почти деградировавшая в существование, но все-таки еще жизнь. А у Варвары пахло так, словно в дом ее не заходили десятилетиями, – сырым подвалом, пыльными занавесками и плесенью. Федору вдруг захотелось развернуться и броситься наутек, но как-то он себя уговорил, что это «не по-мужски». И двинулся вперед – на ощупь, потому что в доме мрак царил – окна были занавешены от лунного света каким-то тряпьем.
Ткнулся выставленными вперед руками в какую-то дверь – та поддалась и с тихим скрипом отворилась. Федор осторожно ступил внутрь, несильно ударившись головой о перекладину, – Варвара была ростом невелика, и двери в доме – ей под стать. Из-за темноты Федор быстро потерял ориентацию в пространстве, но вдруг кто-то осторожно зашевелился в углу, и животный ужас, какой на большинство людей наводит тьма в сочетании с незнакомым местом, вдруг разбудил в парне воина и варвара. С коротким криком Федор бросился вперед.
– Уходи, – раздался голос Варвары, тихий и глухой, и Федор мог поклясться, что слышит его впервые.
Многие вообще были уверены, что чудачка из крайнего дома онемела еще в военные годы, да так и не пришла в себя.
Она протянула руку к окну, отдернула занавесь, и Федор наконец увидел ее – в синеватом свете луны ее спокойное уродливое лицо казалось мертвым.
– Вот еще! – Он старался, чтобы голос звучал бодро, но из-за волнения, что называется, «дал петуха», и, сам на себя за это раздосадовав, излил злобу на Варвару, ткнув кулаком в ее безжизненное лицо. – Давай, давай… я быстро.
Она не сопротивлялась, и это спокойствие придало ему сил. «Наверное, сама об этом мечтает, рада до смерти и не верит счастью своему, – подумал он. – Мужика-то, поди, уже лет двадцать у нее не было, если не больше».
Варвара вся была окутана каким-то тряпьем, точно саваном. Федор вроде бы расстегнул верхнюю кофту, шерстяную, но под ней оказалась какая-то хламида, а еще глубже – что-то, похоже, нейлоновое, скользкое и прохладное на ощупь. В конце концов, разозлившись, он рванул тряпки, и те треснули и едва не рассыпались в прах в его ладонях. Варвара же лежала все так же молча, вытянув руки по швам, как покойница, которую готовили к омовению. Глаза ее были открыты, и краешком сознания Федор вдруг отметил, что они не блестят. Матовые глаза, как у куклы.
Но в крови уже кипела вулканическая лава, желающая излиться, освободив его от огня, и ему было почти все равно, кто отопрет жерло – теплая ли женщина, послюнявленный ли кулак или эта серая кукла.
Грудь Варвары была похожа на пустые холщовые мешочки, в которых мать Федора хранила орехи, собранные им в лесу. Не было в ее груди ни полноты, ни молочной мягкости, а соски напоминали древесные грибы, шероховатые и темные, прикасаться к ним не хотелось.
В тот момент сознание Федора словно раздвоилось: одна часть не понимала, как можно желать это увядшее восковое тело – страшно же, противно же, а другая, как будто околдованная, лишь подчинялась слепой воле, порыву и страсти. Коленом он раздвинул Варварины бедра – такие же прохладные и сероватые, будто восковые, и одним рывком вошел в нее – и той части сознания Федора, которой было страшно и противно, показалось, что плоть его входит не в женщину, а в крынку с холодной ряженкой. Внутри у Варвары было рыхло, холодно и влажно.
И вот, излив в нее семя, Федор ушел, по пути запутавшись в штанах. Он чувствовал себя так, словно весь день пахал на вырубке леса, но списал эту слабость и головокружение на водку. Прибрел домой и, не раздеваясь, завалился спать.
Всю ночь его мучили кошмары. Снилось, что он идет по деревенскому кладбищу, между могилок, а со всех сторон к нему тянутся перепачканные землей руки. Пытаются за штанину ухватить, и пальцы у них ледяные и твердые. В ушах у него стоял гул – лишенные сока жизни голоса умоляли: «И ко мне… И ко мне… Пожалуйста… И ко мне…»
Вот на дорожке пред ним появилась девушка – она стояла, повернувшись спиной, хрупкая, невысокая, длинные пшеничные волосы раскиданы по плечам. На ней было свадебное платье. Федор устремился к ней как к богине-спасительнице, но вот она медленно обернулась, и стало ясно – тоже мертва. Бледное лицо зеленоватыми пятнами пошло, некогда пухлая верхняя губа наполовину отгнила, обнажив зубы, в глазах не было блеска.
– Ко мне… ко мне… – глухо твердила она. – Подойди… Меня нарочно хоронили в свадебном… Я тебя ждала…
Проснулся Федор от того, что мать плеснула ему в лицо ледяной воды из ковшика:
– Совсем ополоумел, пьянь! Упился до чертей и орал всю ночь, как будто у меня нервы железные!
Прошло несколько недель. Первое время Федор никак не мог отделаться от ощущения тоски, словно бы распростершей над ним тяжелые крылья, заслоняя солнечный свет. Пропали аппетит, желание смеяться, работать, дышать. Но постепенно он как-то оправился, пришел в себя, снова начал просить у матери утренние оладьи, поглядывать на самую красивую девицу деревни, Юленьку, с длинными толстыми косами и чертями в глазах.
С Варварой он старался не встречаться, впрочем, это было нетрудно – она редко покидала свои дом и палисадник, а если и выходила на деревенскую улицу, то жалась к обочине и смотрела на собственные пыльные калоши, а не на встречных людей.
Постепенно странная ночь испарилась из памяти – и Федор даже не вполне был уверен в ее реальности. Его сознание какой-то снежный ком слепило из реальных фактов и воспоследовавших ночных кошмаров, уже и не понять: что правда, а что – страшный образ, сфабрикованный внутренним мраком.
Наступила зима.
Зимними вечерами Федор обычно столярничал – ремеслу обучил его отец, у обоих были золотые руки. Со всех окрестностей обращались: кому стол обеденный сколотить, кому забор поправить, кому и террасу к дому пристроить.
И вот в конце ноября однажды случилось странное – в дверь постучали, настойчиво, как если бы речь шла о срочном деле, а когда Федор открыл – на улице никого не было. Человека, потревожившего вечерний покой семьи, словно растворило ледяное плюющееся мокрым снегом пространство. Только на половице, придавленный мокрым камнем, белел конверт.
Оглянувшись по сторонам, Федор поднял его, заглянул внутрь и удивился еще больше – внутри были деньги. Не миллионы, но солидная сумма – столько бы он запросил как раз за строительство летней терраски. Для реалий деревни это было нечто из ряда вон – соседи, конечно, не голодали, но и откладывать деньги было не с чего, а за работу все предпочитали платить в рассрочку. Вместе с купюрами из конверта выпала записка. «Я прошу вас сделать гроб, длина – 1 метр, материал – дуб или сосна. Деньги возьмите сразу, а за готовой работой я приеду при первой возможности».
Не из пугливых был Федор и уж точно не из суеверных, но что-то внутри него похолодело, когда дочитал. Длина – 1 метр. Выходит, гроб-то – детский. Почему за него готовы столько заплатить? Если бы заказчик спросил у него цену, Федор назвал бы сумму, раз в двадцать меньшую, и то не считал бы себя обиженным. Почему выбрали столь странный способ сделать заказ? Такое горе, что от лиц чужих мутит? Но получается, ему даже выбора не оставили – деньги-то кому возвращать? Можно, конечно, так и держать их в конвертике, а когда заказчик явится, с порога сунуть ему обратно. С другой стороны… А если там ребенок при смерти. И вот человек придет, а ничего не готово. В полотенце его хоронить, что ли?
Тяжело было на душе у Федора, но все же работу он выполнил. За два вечера управился. Самые лучшие доски взял, старался так, словно ларец для императорских драгоценностей делал. Даже резьбой украсил крышку – делать-то все равно зимними вечерами нечего.
Прошла неделя, другая, а потом и третья началась, но за работой так никто и не пришел. Маленький гроб стоял в и без того тесных сенях и действовал всем на нервы. Проходя мимо него, отец Федора мрачно говорил: «Етить…», а мать, однажды о него споткнувшись, машинально ударила деревяшку ногой, а потом опомнилась, села на приступок и коротко всплакнула.
И вот уже под Новый год как-то выдался вечер, когда Федор остался дома совсем один. Родители и маленькая сестренка уехали в соседний поселок навестить родственников, там и собирались переночевать.
Вечер выдался темный и вьюжный – за плотной шалью снегопада ни земли, ни неба не разглядеть.
И вдруг в дверь постучали – тот же настойчивый торопливый стук, Федор сразу его признал, и сердце парня ухнуло – как будто с бесконечной ледяной горки.
Осторожно подойдя к двери, он спросил – кто, однако ему не ответили. Зачем-то перекрестившись, он отпер дверь – на крыльце стояла невысокая женщина, укутанная в телогрейку и большой шерстяной платок. Федор даже не сразу признал в ней Варвару – а когда разглядел ее лишенное эмоций серое лицо, отшатнулся.
– Что тебе надо? Зачем приперлась? – В нарочитой грубости он пытался черпать силы.
– Так пора, – глухо ответила она и мимо него прошла внутрь. – Я думала, еще несколько недель носить, но сейчас вижу, что нет. Пора.
– Что ты мелешь-то, дурища? Ступай откудова приперлась.
И тогда Варвара подняла на него лицо. Федор отступил на несколько шагов, взгляд его беспомощно заметался по сеням, пока не уткнулся в маленький топорик, которым они с отцом рубили щепки для растопки печи. «Бред какой-то… Не буду же я на нее, бабу слабую, с топором… Я же ее пальцем перешибить могу, что она мне сделает-то, убогая…» А женщина просто спокойно смотрела на него, и ее глаза были похожи на подернутые льдом лужи. Такие же тусклые и кукольные, как той ночью, которую он все эти месяцы пытался забыть.
Варвара усмехнулась – все так же без эмоций:
– Что же ты, Федя? Думал, поразвлечешься, а отвечать не придется? Неси воду и тряпки, рожаю я.
– Какого хрена… – И тут только разглядел под ее распахнутой телогрейкой огромный круглый живот.
– С минуты на минуту начнется, что же ты медлишь?
Она вовсе не была похожа на женщину, которую волнует появление первенца. Бескровное спокойное лицо, обветренные губы, ровный тихий голос:
– К тому же, заплатила я. Все по-честному. Сделал, что я просила? Успел?
Федор даже не сразу понял, о чем это она, а когда понял, вдруг почувствовал себя маленьким и беззащитным. Как в те годы, когда отец пугал его лешим и банником, а Федя потом всю ночь пытался успокоить дыхание – ему все мерещились шорохи и перестуки, какая-то иная, скрытая от взрослых жизнь, которая начинается в доме, когда все отходят ко сну. Хотелось броситься к матери, вдохнуть ее успокаивающее тепло, но мешал стыд.
– Зачем же тебе… гроб? – последнее слово он почти шепотом выдохнул в лицо Варвары.
– Ну как же, – усмехнулась она. – Где-то ведь ему надо спать. Мертвенький ведь родится, – и погладила себя по тугому животу.
Федора замутило.
– Воду ставь, – скомандовала Варвара. – И тряпки тащи. Начинается.
Как во сне он дошел до печи, взял чайник, потом залез в сундук матери, нашел какие-то старые простыни. Все происходящее казалось ему дурацким розыгрышем. Он не мог поверить, что деревенская дурочка и правда собирается родить в его сенях, что ему придется принимать в этом участие. И эти чертовы деньги, и этот гроб. «Мертвенький ведь родится…»
Когда Федор вернулся в сени, Варвара уже лежала на полу, задрав юбки и раскинув в стороны бескровные ноги, спина ее выгнулась дугой, как будто женщина получила удар молнии, однако лицо по-прежнему не выражало ни страха, ни боли, ни предвкушения.
Сестренка Федора тоже дома родилась – схватки начались внезапно, тоже была зима, они не успели бы доехать до сельской больницы. Он помнил раскрасневшееся потное лицо матери, ее утробный крик, больше похожий на звериное рычание, помнил, как разметались по подушке ее слипшиеся от пота волосы, и какой запах стоял в комнате – горячий, густой, нутряной, и как ему тоже было не по себе – но то был другой страх, страх присутствия некой вечной закономерности.
Мать просила то попить, то приложить к ее лбу пригоршню снега, то открыть форточку, то закрыть. А потом он услышал сдавленный плач сестренки, и они с отцом выпили по рюмочке, ликуя, и мать выглядела такой счастливой, несмотря на то, что все одеяла были пропитаны ее кровью.
Варвара же молча, сцепив зубы, производила на свет новую жизнь, она работала бедрами и спиной – ловко, как змея, и сени тоже заполнил посторонний запах – торфяного болота, перегноя, влажных древесных корней, дождевых червяков.
Вдруг из нее хлынуло, как будто бы кран открылся, – воды отошли, зеленовато-коричневые, как застоявшийся пруд. Федору пришлось отпрыгнуть – зловонной жидкости было так много, что весь пол в сенях залило. Он даже не сразу заметил, что в этой жиже выбралось из ее чрева на свет крошечное существо, младенец, такой же серый и безжизненный, как его мать.
Варвара села, тыльной стороной ладони отерла лоб, подняла младенца с пола – тот вяло шевелил руками. Его глаза были открыты и словно подернуты белесой пленкой. Федор отвел взгляд – смотреть на ребенка было отчего-то неприятно, что-то в нем было не то. Он даже не закричал, но уже вертел головой, явно пытаясь осмотреться.
– Что стоишь, – мрачно позвала Варвара. – Тебе надо пуповину перерезать. Али книг не читал.
– Я не умею, – почти теряя сознание от усталости и отвращения, промямлил Федор.
– Да что тут уметь. Вон же топорик стоит – им и переруби.
– Что ты несешь, разве ж можно так, топором? Я сейчас бабку Алексееву позову, – вдруг пришла ему в голову спасительная мысль. – Только сбегаю за ней. Она умеет это дело.
– Никого не надо звать, – остановила его Варвара. – Сам виноват, сам и отвечать будешь. Тащи топор… Я тебя научу. И гроб неси. Он уже спать хочет, видишь?
– Варвара, да зачем ему гроб, что же ты говоришь такое страшное? – не выдержал Федор. – Где же это видано, чтоб ребенок в гробу спал? Ты говорила – мертвенький родится, а он вот – шевелится.
– Так и я мертвенькая. – Серые губы растянулись, но это не было похоже на улыбку. – Али сам не понял?.. Гроб неси. И самому тебе отдохнуть надо. А то ведь он скоро проголодается. Вот проснёшься, и я научу тебя, как мертвеньких кормить.
Последним, что увидел Федор, перед тем, как его накрыло бархатным крылом темноты, был старенький, в разветвляющихся трещинках, потолок. Когда следующим утром родители и сестра вернулись, тело парня уже остыло, но распахнутые глаза сохранили выражение недоверчивой тоски. Что с ним произошло, так никто и не понял, но весь пол сеней был залит густой болотной водой, которую отец Федора и за день вычерпать не смог.А когда вычерпал досуха, все равно остался запах – тлена, плесени и гнили, – остался на долгие годы, иногда многообещающе утихая, но неизбежно возвращаясь к началу каждой зимы. Варвару же в той деревне больше никогда не видели – но еще много лет сплетничали, якобы из ее опустевшего дома иногда доносится глухой и монотонный младенческий плач.

Гостеприимная хозяйка склепа
Эта история родом из маленького старинного украинского городка, первое упоминание о котором приходится на 1084 год. Случилось же это где-то в 68-70 году. За всю историю своего существования городок принадлежал то Австрии, то Польше, то России. Потом Сталин пожаловал его Украине. На его территории в советское время находились две воинские части — город наполовину состоял из военных.

Где молодой советский офицер тех лет мог уединиться со своей девушкой? Пойти в гостиницу — не женаты, а взятка не по карману. Снять комнатушку — тоже не по жалованью. Куда увести девушку подальше от людских глаз? В лесок? Да, лес обступал воинскую часть с двух сторон, туда в основном и ходили. Но с вечера пятницы по воскресенье лесок был переполнен парочками. А когда вся твоя рота пасется в этом лесу, младшему лейтенанту как-то не по чину... Но скучно молодому парню фланировать по улицам, даже если к его плечу льнет красавица подруга. Вот и присмотрели они с другом Витькой пустой склеп на старинном польском кладбище. Своих покойников поляки забрали с собой, поэтому почти все склепы были пусты и разрушены. А этот — нет. Этот склеп был пуст, цел, и даже кованые воротца были на месте. Камни стен за день прогревались, так что внутри было сухо и довольно тепло. К тому же располагался он весьма удобно — рядом с проломом в старой кладбищенской стене.

Подруги их, веселые девчата, не боялись ни черта, ни аборта, бесстрашно спускались по старым разбитым ступенькам под прохладные своды, и там, на мраморной полке, с набросанной на нее травой, предавались радостям редких встреч.

Свой странный приют друзья прозвали «дачей», и договаривались между собой о часах посещения. Постоянной подругой Олега была белокурая костюмерша из местного детского театра Оленька. Встречались они обычно у единственного кинотеатра, и, посмотрев очередную субботнюю картину, окультурившись, продвигались к «даче».

В ту субботу Олег добыл байковое одеяло, простыню и два граненых стакана. Так как они с Оленькой шли на «дачу» первыми, то их задачей было обустроить гнездышко. До встречи с Олей у кинотеатра оставалось время, поэтому он решил заскочить на кладбище и оставить пакет. Заглянул в церковь, чтобы купить свечей. Когда подошел к склепу, то, к величайшему удивлению, увидел там Ольгу. В длинном белом платье, красивая, как никогда, она поджидала его у решетки входа.

Времени у них было навалом — в часть он мог вернуться к вечеру следующего дня. Подруга его была не в меру грустна и задумчива, но он быстро разогнал ее печаль страстными поцелуями. Ольга отвечала ему не менее пылко. Вместо привычного крепковатого запаха дешевеньких духов, от нее шел изумительный аромат. Олег совершенно не узнавал подругу — в ласках она просто неистовствовала. Совершенно обессиленные, потрясенные взрывом чувств и ощущений, они уснули на солдатском одеяле, прикрывшись простыней.

Под утро Олег проснулся от неприятного ощущения — на шее лежала холодная Олина рука, тяжелая, словно изваянная из мрамора. Он привстал, склонился над подругой... Она была мертва. Ни дыхания, ни пульса. Может, у нее был порок сердца, и оно не выдержало накал страстей? Молодой человек заметался по склепу, не зная, что предпринять. Он уложил ей руки крест-накрест поверх простыни, поцеловал в холодный лоб. Решил найти Виктора. Он был в панике. Поднялся по разбитым ступенькам к резным воротцам. Но узорчатые створки заклинило! Ему показалось, что он останется здесь навсегда. Волосы под фуражкой зашевелились от ужаса. От накатившей безысходности прибавилось сил, и Олег с криком чуть не вынес дверцы с кованых петель. Молодой человек, дважды споткнувшись, вырвался на свободу в предрассветные сумерки. В одну секунду перемахнул через старинную ограду, игнорировав пролом в стене, и, всхлипывая, понесся в казарму.

Весь день до прихода Виктора Олег провел в страхе. Что делать? Идти в милицию? Скажут, что убил. Виктор все не шел, и он слонялся по плацу, заламывая руки. Он уже совсем было собрался сдаваться, как, наконец-то, появился его дружок, весьма довольный собой и жизнью. Весь день он провел на «даче» с Оксаной.
— Как на «даче»? Там же... Вы, что, ничего там не видели?
— Видели. Молодец, хорошо все обустроил. Да еще и свечи принес.
— А Оля?
Младший лейтенант поведал своему сослуживцу о своей беде.
— Ну ты даешь! Совсем со страху сдурел! Не было там никого! Проснулась да ушла. А ты опозорился.
— Может, вы не в тот склеп залезли спьяну?
— Да он единственный целый! А наши вещи? Да жива она! Но не простит, наверное.

Жива? В это так хотелось верить. Спать лейтенант не мог. Утром пережитые страхи немного сгладились. Надо было позвонить в театр, спросить ее... Но не хватало смелости это сделать. А вдруг скажут — умерла?

В пятницу его вызвали на КПП. Дежурный передал записку:«Куда ты пропал, что случилось? Буду завтра на «даче»». Идти туда не хотелось, но не идти нельзя. Главное — она жива! Неужели разыграла так?

В субботу, сгорая от стыда, вооружился кортиком, подаренным отцом. Отправился к месту свидания. Вошел через кладбищенские ворота, прошел мимо глумящихся над его трусостью изваяний ангелов. По заросшей тропинке подошел к проклятому склепу. Девушка в белом стояла на том же самом месте, что и в прошлую субботу. Оля. Она. Кто же еще? «Благоухает» неизменными противными духами.
— Что случилось? — спросили они одновременно.
— Я тебя целый час у кино прождала, потом к КПП ходила. А ты тут...
Она злилась. Но Олегу не хотелось спорить с ней, разубеждать ее, просить прощения. Хотелось уйти и забыть. Они разошлись в разные стороны и больше не встречались. Олег вскоре успокоился, но на «дачу» больше не ногой. Витька получил склеп в свое полное распоряжение.

Но незнакомка из склепа из головы уходить не хотела. Наверное, потому, что через две недельки после случившегося Витек, усмехаясь, спросил:
— Может, это тебя панночка Ядзя приголубила?
— Какая? Когда?
— В ту ночь. На входе в склеп табличка содрана, а вот внутри над плитой есть полустертая надпись: Графиня Ядвига Потоцкая. Она тебя и приласкала. Моя новая зазноба рассказала мне историйку, будь здоров.

Молодой граф Потоцкий слыл затворником со странностями. Имея дворец во Львове и в других городах, сидел в захолустье, ни с кем не общаясь. Люди были уверены, что он никогда не женится. На улице он не показывался, никуда не ездил вот уже 4 года. Но, как только умер старый граф, молодой тут же «выписал» себе невесту из-под Львова — панну Ядвигу Спивак — бедную сироту из не очень знатного рода. Но на свадебный поезд напали по дороге, панночка погибла. Месяц спустя молодой граф вызвал к себе священника с просьбой освятить серебряную крышку сахарницы. Вложил шарик от крышки в ствол пистолета и застрелился. Панночка же была похоронена на местном кладбище как Потоцкая.

В то, что с ним на «даче» была панна Ядзя, младший лейтенант не верил. Вернее, уговорил себя не верить. Но думать об этом было не страшно, а даже лестно: не посчастливилось молодой графине провести брачную ночь с любимым мужем, и она выбрала меня.

Прошло несколько десятков лет. Тропинки и дорожки некогда красивого и богатого польского кладбища заросли, почти не видны. Время ничего не щадит. Настоящий музей под открытым небом со своими памятниками, крестами, скульптурами и склепами практически ушел в небытие, остались одни намеки... И в пролом в древней стене, который стал гораздо больше, видна лишь обшарпанная стена старого склепа. А в утешение — упоительный запах белой акации, которой заросло все вокруг. Старое кладбище благоухает. А боковое зрение улавливает белый силуэт в конце аллеи старых каштанов.

Новый мир
Сердце Анастасии билось отчаянно быстро. Её ладони вспотели от страха, ноги дрожали а голова отказывалась думать. Ей было очень- очень страшно. Весь её мир был разрушен, случилось то чего она так ждала и так боялась. Она нашла своё предназначение и осознала, что цена за это слишком высокая. Всё началось в понедельник.
- Настя, вставай и дуй в колледж.
- Ну, ма! Кому он нужен? Давай я останусь дома и высплюсь, пожалей свою несчастную дочь.
- Настя, бегом собирайся.
- Я чувствую, что сегодня лучше остаться дома. - Сказала Анастасия.
Вообще-то у неё был дар предвиденья и её мама об этом знала. Но в этот раз она решила смухлевать. Только вот когда она поизносила эти слова, её сердце болезненно сжалось словно что-то предчувствовало. Анастасия решила не обращать на это внимания. Она так часто что-либо видела или чувствовала, что это казалось ей паранойей. К тому же она не всегда могла понять свои чувства и видения. Часто видя угрозу жизни другим людям она воспринимала как угрозу себе. Кроме того её дар часто никто не воспринимал всерьёз и не слушал её предостережений. Поэтому она научилась отключаться от окружающего мира как собственно и от себя. Ведь если её не слушали, её видения продолжали повторяться с завидной регулярностью.
- Я знаю, что ты просто хочешь от мазаться от колледжа. Не юли. Тебе нужны хорошие оценки.
- Да кому они нужны! Я бы лучше выспалась! Я устала! От меня все требуют слишком много. Я порой жалею, что я вообще родилась! - Высказав всё это, Настя начала с неохотой одеваться и краситься. Выходя из дома, она погладила своего кота.
- Силичка, маленький мой, ты за главного, да-да, ути-пути. - Сюсюкала Настя своего кота.
Выбежав она остановилась при выходе из подъезда. Был пасмурный и очень дождливый день. Она любила дождь. Но в этот раз её он настораживал. Капли блестели слишком ярко, воздух был через чур тяжёлым а порывы ветра слишком неестественно развивали её волосы. Ветер словно хотел уничто жить всё и вся кто был рядом. Настя остановилась и задумалась. Она продолжала идти в колледж и замечать странности. Людей на улице не было, отсутствовали даже машины. Ни одного животного по дороге ей не встретилось. Она зашла в здание колледжа, где опять же было подозрительно пусто и тихо. Зашла в свою аудиторию. Всего в аудитории было около десяти человек. Из этих десяти человек она общалась только с тремя. С девочкой Мафтуной, которая была полноватой, с длинными тёмными волосами, которые всегда были собраны в пучок. С девочкой по имени Юля, у которой была стрижка каре а волосы были рыжего оттенка под цвет золотисто - рыжеватых глаз и с мальчиком Кириллом, у Кирилла были тёмно-серые глаза и чёрные волосы. Он считался одним из самых красивых мальчиков на курсе, все девушки бегали за ним разинув рот а ему было всё равно. Настя поздоровался со своими друзьями и уселась рядом с Кириллом.
- Ты не находишь, что сегодня довольно странный день? - Поинтересовалась Настя у Кирилла.
- Есть такое. Поэтому предлагаю сбежать с пар! Вчера я стырил ключи у нашего вахтёра от его каморки, которую выделил колледж для его жилья. Как ты понимаешь, мой отец обо всём сразу же узнал - Сказав это, Кирилл скорчил гримасу - и заплатил ему денег. Теперь у нас новый вахтёр, а я предлагаю наведаться в это жилище.
- Ты меня восхищаешь! Тогда идём.
- А Мафтуну и Юлю позовёшь?
- Конечно. - Кирилл печально вздохнул. Ну почему, почему Настя так с ним поступает? Он влюбился в неё сразу же как только увидел. А что она?! Она была к нему равнодушна. Правда он никогда не говорил ей о том что любит ей, но она могла бы это и сама понять! Да и как он сам скажет если Настя повсюду таскала своих подруг?! Вот и сейчас она опять поступает также. Как же это бесило его! Все девушки всегда бегали за ним, да и бегают сейчас и только она одна не обращает на него внимания. Он спрашивал совет у отца, но тот лишь посоветовал завоевать ей подарками. Ну да! К сожалению, а может и к счастью, она была не такой.
- Ты чего приуныл? Или не хочешь, чтобы я их звала? - Кирилл встрепенулся. Не хочу, не хочу, не хочу! Кричал про себя Кирилл, а вслух выдавил из себя совсем иное:
- Зови. Мне всё равно. - Настя улыбнулась Кириллу. Она сообщила своим подругам о вылазке, все тихо собрали вещи и выскользнули из аудитории, пока их староста их не видела. Довольно таки быстро они пересекли коридор и лестницу, перебежали дорогу и все уселись в трамвай. Доехав до "пункта назначения", Мафтуна начала нервничать.
- Мне страшно! Я не хочу идти! - Говоря свою пламенную речь она всё ближе пододвигалась к Кириллу. А бедный Кирилл испуганно таращил на неё глаза и отодвигался всё дальше в надежде, что Мафтуна его не изнасилует.
- Кирилл, куда ты постоянно бежишь! - Чуть ли не взвыла Мафтуна. - Я тут, понимаешь ли, строю тебе глазки, а ты убегаешь, словно я тебя съесть хочу.
- Кто тебя знает?! От тебя всё что угодно можно ожидать!
- Настя, Кирилл опять мне сопротивляется! Давай свяжем его и отдадим мне в рабство.
- Э-э... оставь мальчика в покое. Он устал от тебя. - Кирилл с благодарностью посмотрел на Настю.
Он отворил дверь в жилище вахтёра. Само жилище было странно. Они стояли перед стеной. В стене были три двери. В первой двери (которую открыл Кирилл) была ванная комната. Юля первой вошла туда и нажала на выключатель, который был рядом с дверью. Комнатка была малюсенькой. Кроме ванны и раковины там ничего не было. Краска была облупившейся, зато свет горел очень ярко. Открыв вторую дверь ребята увидели просто пустую комнату. А в третьей было три кровати, плита и холодильник. Только выключатель находился на улице, а не в комнате. Как позже выяснилось, ото всех комнат выключатели были на улице. А в ванной комнате ещё и внутри. Не найдя ничего интересного ребята стали собираться уходить. Отойдя от комнат метра на три или же четыре, они почувствовали запах гари, вокруг воздух словно гудел от напряжения, время словно остановилось и начало бежать с бешеной скоростью. Она видели, как бегут и кричат люди, видели рядом с собой вспышки от шаровых молний. Внезапно как ненормальная заорала Настя:
- Аааа! Что за чёрт?! Бежим, бежим! - Над Настей возвышалось странное и непонятное существо.
У этого существа была огромна яйцеобразная голова с круглыми и абсолютно белыми глазами, без зрачков, из этой головы исходили огромные щупальца с присосками, из этих присосков медленно и отвратительно стекала зелёная слизь. Существо оскалило на Настю свою пасть. Тут то она и закричала от ужаса. В его пасти оказалась ещё одна пасть и в первой и во второй пасти, оказалось сразу три ряда острых зубов. Да что там зубов! Это были клыки! Огромные, страшные и вонючие. Пока Настя приходила в себя и кричала, существо бросилось на неё, но тут Юля вытолкнула Настю и существо вонзило зубы в Юлину руку. Та застонала и потеряла сознание. Кирилл схватил Юлю и быстро подкинув её, удобно устроил её у себя на шее. Все ребята побежали к жилищу вахтёра. Кирилл бегом открыл ту дверь где были кровати. Настя же тактично заметила, что слишком явно виден свет исходящий из-за дверей. Она выключила свет. Тут перед ней снова оказалось это чудовище, она уже не стала кричать а просто посмотрела чудищу прямо в глаза. Оба стояли и совсем не двигались. Чудовище было заворожено Настей а Настя чудовищем. Она медленно протянула руку к нему и подалась в перёд а чудовище открыло рот в ожидании когда же Настя туда залезет. Он её гипнотизировал. Чудовище могло и само её заглотить но её глаза цвета волн завораживали его. Он хотел проглотить её и отнять их у неё. Если бы он обзавёлся такими глазами то стал бы одним из главных в своём царстве ужаса. Настя уже практически залезла в его рот, но тут Кирилл схватил её за волосы и силой втащил в комнатку, хотя она сопротивлялась и кричала. Он закрыл дверь и выключил свет. Настя обмякла в его руках.
- Я нашла свечи! - Сказала Мафтуна.
- Тихо! - Шикнул на неё Кирилл. - Скорее зажги их. Эти щели в двери надо чем-то закрыть или же замазать. - Что с Юлей? - Спросил он у Мафтуны.
- Как сказать... Она лежит без сознания. Её тело содрогается в конвульсиях, она бормочет что-то не понятное. Её рука опухла и приобрела гранатовый оттенок. Из места укуса выходит жёлтая слизь.
- Что за ерунду ты говоришь?! Пойду сам посмотрю. Держи Настю. - Сказав это, он передал Мафтуне Настю. Та с лёгкостью удержала её и оттащила к кровати. Мафтуна расположила Настю на кровати и нежно убрала волосы с её лба. Она любила Настю как сестру и это все знали. Кирилл убедившись в том что Мафтуна не бредила на счёт Юли, сел рядом и стал думать, что происходит в этом мире. К нему подошла Мафтуна.
- Настя ещё без сознания.
- Юля тоже. Мне кажется, что её нужно вынести отсюда.
- Почему? - Она мутирует. И я не могу дать гарантию что она мутировав будет помнить то, что мы её друзья.
- Давай свяжем её, Думаю, не стоит пополнять эту армию монстров нашей подругой.
- Ты права. Но где же взять верёвки?
- Сделаем их из простыней! - Связав Юлю простынями они устав, сели на кровать. Мафтуна устало положила голову на плечо Кирилла и заснула. Тот тоже был без сил и также заснул опираясь об голову Мафтуны.
Разбудил их удивлённый вскрик Насти:
- Так вы вместе?!
- Нет! - Вскрикнул Кирилл. - Просто мы связывали Юлю, устали и заснули. - Настя устало пригладила волосы. - Что нам делать со всем этим?
- Я не представляю. Выждем тут три дня и решим, что дальше.
Тут кровать рядом задёргалась. Перед Кириллом выросло чудовище, красного цвета.
- Странно, подумалось Насте, они ведь были фиолетовыми.
Мафтуна размахнулась и со всей силы воткнула нож в голову существу. В комнате завоняло гарью а существо расщепилось на атомы за долю секунды. Все были потрясены.
- Вот и нет Юли... - Потрясённо пробормотал Кирилл.
- Вот и нет Юли - Повторила Мафтуна. А Настя стояла и размышляла.
- От укуса этих тварей мы мутируем. Всему виной эта слизь в щупальцах. Они заразны и их слизь это прямая угроза для нашей жизни. Нам нельзя с ними контактировать. Но нам нужна провизия. Сейчас день. Значит они не боятся света. Есть вероятность что они боятся темноты. Если это не так, то придётся совершать на без на магазины урывками. Нам нужно защитить тело от контакта с тварями. Поход будет совершать один человек. Чтобы не рисковать зря. - Все были согласны с Настей.
- Я пойду первой.
- Нет! Я пойду первым! - Возмутился Кирилл. Чтобы он её куда-то отпустил и позволил рисковать жизнью?! Да никогда!
- Не решай за меня. Благодарю за заботу но я сама решаю, что и когда делать. - Сказав это, она открыла дверь и выглянула на улицу.
Время словно остановилось вновь. Никого не было. И спокойно выйдя за дверь, она отправилась в ближайший магазин. Кирилл пытался всучить ей деньги, но Настя не взяла. Она поняла, что они живут какими-то урывками времени и знала, что можно просто брать вещи, не расплачиваясь. Это не было воровством, просто кому платить если все умерли или же исчезли, мутировали?..

--

Девушка в лесу
Кирилл – участковый в небольшом городишке в курской области. Работа скучная, максимум, что есть, это пьяные драки да семейные скандалы, ну может раз в месяц кто-то упрет курицу, а так не работа, а пустая порча казённых штанов о стул. Кирилл все ругал себя за свой характер. Два года назад его перевели сюда за ссору с начальством, теперь шансов вернуться в Питер у него почти не было, не на курицах же выслуживаться.

В дверь постучали.

- Войдите.

В кабинет ввалился Кузьмич, который работал егерем на пятом кордоне и за два года стал хорошим другом Кирилла. Он сел на стул.

- Слушай, тут к тебе двое копателей пришли. Поймал их на кордоне.

- Что-то спёрли?

- Нет. Но, похоже, у них что-то случилось.

- Ладно, зови.

Кузьмич вышел в коридор. Через секунду в кабинете появились Лёха и Саня. Кирилл их хорошо знал. По 22 года, не работают, как и все, хотят выбраться из этой глухомани.

- Здравствуйте, Кирилл Сергеевич, – сказал Лёха, он что-то придерживал под курткой, – а мы к вам по делу.

- Судя то сапёрной лопатке, – решил обхитрить их Кирилл, – уголовному.

- Нет, – Лёха тут же вынул сапёрку из-под куртки и положил на стол. – Мы даже ничего найти не успели, только недавно идея пришла.

- Что ничего не нашли – это хорошо, советую с этим завязывать или в поисковый отряд запишитесь. На законных основаниях работать будете. А что привело ко мне?

- Нас, – Саня запнулся. – Убить хотели.

- Ага, – поддержал друга Лёха, – на болоте, какая-то психичка, с винтовкой. Еле удрали.

Кирилл достал карту и разложил её на столе.

- Где, показывайте.

- Вот, – Лёха ткнул пальцем, – здесь рядом с пятым кордоном.

- Свободны. Кузьмича позовите.

Через полчаса они уже ехали к месту указанному Лёхой.

- Ты думаешь, там кто-то есть? – Спросил Кузьмич.

- Не знаю. Но сигнал надо проверить. Тебе тоже надо, чтобы было тихо.

- Все, – сказал Кузьмич, останавливая УАЗик. – Дальше надо пешком.

Они вышли. До места было километра два. Немного, можно и пройтись. Уже метров через пятьсот Кириллу начало казаться, что кто-то следит за ними. Паранойей он не страдал, поэтому напрягся. Иногда где-то рядом поскрипывали ветки. Шли они молча. Под наблюдением они прошли ещё километр. Вдруг из-за дерева у них на пути вышла девушка. Она была высокая, тощая, с грязным лицом и волосами, тёмные глаза следили за обоими через оптику старой трёхлинейки, одета она была в шинель образца сороковых годов, на виске и груди были странные чёрные пятна.

- Кто вы? Что вам надо? – Сурово спросила она.

- Я Кирилл. Похоже вам нужна помощь.

- Помощь, – девушка посмотрела на Кирилла, на Кузьмича, – да нужна. Идите за мной.

Она опустила винтовку и пошла в сторону болота. Сначала они дошли до болота, потом ещё метров триста, вдоль берега, и остановились. Девушка села на землю.

- Копайте здесь.

Кирилл с Кузьмичом переглянулись, потом достали из сумки прихваченные лопатки следопытов и выполнили просьбу. Через полметра они наткнулись на скелет. Скелет сжимал в руках винтовку и был весь покрыт пулевыми отверстиями. Винтовка была точь в точь, как у незнакомки. Они обернулись. Девушки уже не было.

Кирилл достал телефон. Сети не было.
- Кузьмич дуй на кордон звони в Курскую поисковую службу, а я пока нанесу всё на карту и заодно поищу, вдруг она здесь не одна.

***

Два дня назад, благодаря усилиям местной полиции и лесничества в Курской области были обнаружены тела двенадцати красноармейцев.
***

Кирилл сидел у себя в кабинете и разглядывая благодарственное письмо, размышлял о том, как бы сложилась их судьба, и как бы среагировала девушка, скажи он, что он служит в полиции. Он прекрасно знал, какая ассоциация данного слова приходит в голову, вспоминая тот период времени.